Семь чудес света
Висячие сады Вавилона моложе пирамид. Они строились в те времена,
когда уже существовала ”Одиссея” и возводились греческие города. И в то же
время сады куда ближе к египетскому древнему миру, нежели к миру греческому.
Сады знаменуют собой закат ассиро-вавилонской державы, современницы древнего
Египта, соперницы его. И если пирамиды пережили всех и живы сегодня, то висячие
сады оказались недолговечными и пропали вместе с Вавилоном - величественным,
но не прочным гигантом из глины.
Вавилон уже катился к закату. Он перестал быть столицей великой державы и был
превращен персидскими завоевателями в центр одной из сатрапий, когда туда вошли
войска Александра Македонского - человека, хотя и не построившего ни одного
из чудес света, но повлиявшего в той или иной мере на судьбы многих великих
памятников прошлого, на их создание или гибель.
В 331 году до нашей эры жители Вавилона отправили македонцу послов с приглашением
войти в Вавилон с миром. Александр был поражен богатством и величием хотя и
пришедшего в упадок, но еще крупнейшего города мира и задержался там. В Вавилоне
Александра встретили как освободителя. А впереди лежал весь мир, который следовало
покорить.
Не прошло и десяти лет, как круг замкнулся. Владыка Востока Александр, усталый,
измученный нечеловеческим напряжением восьми последних лет, но полный планов
и замыслов возвратился в Вавилон. Он готов был уже к завоеванию Египта и походу
на Запад, чтобы подчинить себе Карфаген, Италию и Испанию и дойти до предела
тогдашнего мира - Геркулесовых столпов. Но в разгар приготовлений к походу
занемог. Несколько дней Александр боролся с болезнью, совещался с полководцами,
готовил к походу флот. В городе было жарко и пыльно. Летнее солнце сквозь марево
наклоняло рыжие стены многоэтажных домов. Днем затихали шумные базары, оглушенные
невиданным потоком товаров - дешевых рабов и драгоценностей, привезенных воинами
с индийских границ,- легко доставшейся, легко уходящей добычей. Жара и пыль
проникали даже сквозь толстые стены дворца, и Александр задыхался - за все
эти годы он так и не смог привыкнуть к жаре своих восточных владений. Он боялся
умереть не потому, что трепетал перед смертью - к ней, чужой да и своей, он
присмотрелся в боях. Но смерть, понятная и даже допустимая десять лет назад,
сейчас была немыслима для него, живого бога. Александр не хотел умирать здесь,
в пыльной духоте чужого города, так далеко от тенистых дубрав Македонии, не
завершив своей судьбы. Ведь если мир столь послушно ложился к ногам его коней,
то, значит, вторая половина мира должна присоединиться к первой. Он не мог
умереть, не увидев и не покорив Запада.
И когда владыке стало совсем худо, он вспомнил о том единственном месте в Вавилоне,
где ему должно полегчать, потому что именно там он уловил, вспомнил - а вспомнив,
удивился - аромат македонского, напоенного светлым солнцем, журчанием ручейка
и запахом трав леса. Александр, еще великий, еще живой, в последней остановке
на пути в бессмертие, приказал перенести себя в висячие сады...
Навуходоносор, создавший эти сады, руководствовался благородной причудой деспота,
ибо у деспотов тоже бывают причуды благородные - для кого-то, но никогда для
всех. Навуходоносор любил свою молодую жену - мидийскую принцессу, тосковавшую
в пыльном и лишенном зелени Вавилоне по свежему воздуху и шелесту деревьев.
Царь вавилонский не перенес столицу к зеленым холмам Мидии, а сделал то, что
недоступно прочим смертным. Он перенес сюда, в центр жаркой долины, иллюзию
тех холмов.
На строительство садов, приюта для царицы, были брошены все силы древнего царства,
весь опыт его строителей и математиков. Вавилон доказал всему свету, что может
создать первый в мире монумент в честь любви. И имя царицы сказочным образом
смешалось в памяти потомков с именем иной, ассирийской правительницы, а сады
стали известны как сады Семирамиды - может, это была ревность человеческой памяти,
для которой великое деяние должно быть связано с великим именем. Царица Тамара
никогда не жила в замке, названном ее именем, и никогда, будучи женщиной благочестивой,
любящей своего второго мужа и детей, не помышляла о том, чтобы скидывать со скал
незадачливых любовников. Но трагедия должна быть освящена великим именем: иначе
ей недостает драматизма.
Сады, созданные строителями Вавилоона, были четырехъярусными. Своды ярусов опирались
на колонны высотой двадцать пять метров. Платформы ярусов, сложенные из плоских
каменных плит, были устланы слоем камыша, залитого асфальтом и покрытого листьями
свинца, чтобы вода не просочилась в нижний ярус. Поверх этого был насыпан слой
земли, достаточный для того, чтобы здесь могли расти большие деревья. Ярусы,
поднимаясь уступами, соединялись широкими пологими лестницами, выложенными цветной
плиткой.
Еще шло строительство, еще дымили кирпичные заводы, где обжигались широкие плоские
кирпичи, еще брели с низовьев Евфрата бесконечные караваны повозок с плодородным
речным илом, а с севера уже прибыли семена редких трав и кустов, саженцы деревьев.
Зимой, когда стало прохладнее, на тяжелых повозках, запряженных быками, начали
прибывать в город большие деревья, тщательно завернутые во влажную рогожу.
Навуходоносор доказал свою любовь. Над стометровыми стенами Вавилона, настолько
широкими, что на них могли разъехаться две колесницы, поднималась зеленая шапка
деревьев сада. С верхнего яруса, нежась в тенистой прохладе, слушая журчание
водяных струй - день и ночь рабы качали воду из Евфрата,- на много километров
вокруг царица видела лишь зеленую землю своей державы.
Со смертью Александра Македонского мгновенно рассыпалась его империя, растащенная
на куски спесивыми полководцами. И Вавилону не пришлось вновь стать столицей
мира. Он захирел, жизнь постепенно ушла из него. Наводнение разрушило дворец
Навуходоносора, кирпичи спешно построенных садов оказались недостаточно обожженными,
рухнули высокие колонны, обвалились платформы и лестницы. Правда, деревья и экзотические
цветы погибли куда раньше: некому было день и ночь качать воду из Евфрата.
Сегодня гиды в Вавилоне показывают на один из глиняных бурых холмов, напичканный,
как и все холмы Вавилона, обломками кирпичей и осколками изразцов, как на остатки
садов Семирамиды.